google-site-verification: googlee1be810e79eddaae.html
Распятый джакузи
1

«Артур лежит распятый джакузи». Глаза прикрыты, грудь медленно поднимается с полным вздохом.

Уже неделю Артур ходит зол. Что бы ни делал, ничто его не увлекает. Близких он избегал, а на дальних огрызался. Только работа отвлекала его, как еда или сон. Но после редкого забытья озлобленность возвращалась. Разговоры с друзьями не помогли отыскать причину, а привычные дела стали вдруг бессмысленными.

– Может, у тебя это… как его? кризис? – Предположила по телефону мама.

– Мам, кризис – это когда депрессия, а мне просто плохо.

– Пройдет, сынок. Конец года просто. Сейчас у всех так, время такое… – Дальше он не слушал.

«Конец года», все про конец года, и друзья тоже. Всё у людей так просто. Как по гороскопу. Артуру этого недостаточно. Он пытался найти исток, но уже не помнил, с чего все началось. Вроде бы ничего такого – ни людей, ни событий не было в причинах.

Ну о'кей, а все-таки? Впервые он поймал себя, когда нахамил продавцу в Старбаксе. Тот написал на стаканчике вместо его имени «Артем». Артур выпалил «Совсем идиот что ли?!» и возрадовался на секунду, а потом корил себя. Это было в понедельник. А вчера вечером, в пятницу, решил, что с недугом надо бороться физически и сегодня утром пошел на процедуры. Сначала на массаж в Beauty Tai к мастеру Дмитрию, но Дмитрия не было, и его мяла какая-то худосочная тайка, Артур сдержанно попросил остановить, оделся и вышел на заснеженную улицу. Шею сводили судороги крика. Плакаться было некому. Тогда он решил побегать, взял такси до фитнеса и после изнурительной и бестолковой тренировки вот лежал распятый джакузи.

«Артур лежит распятый джакузи» – многообещающая фраза. С нее можно было бы начать рассказ. Артур давно порывался написать что-нибудь такое, но руки всё не доходили. Последний раз он писал что-то, когда ездил с семьей по Европе, это было лет семь назад? Его тогда мучили приступы тошноты, ком в горле. Только с письмом отпускало это чувство. Вернулся исхудавшим, и мама начала что-то подозревать. А потом зашлифовал позитивчиком и стало норм. Фальшивый язык.

Он вышел очищенным и размякшим телом в млечную московскую улицу. Ему полегчало, но червоточина, скукожившаяся от температуры сауны и зажатая распухшими мышцами в районе ключицы, на холоде медленно разрасталась. Валил снег. Артур ускорял шаг и не мог остановиться вызвать такси. Пешком домой полчаса, но силы быстро покинули натруженные ноги. Зашел в бар.

Артур и так жил один, а в последнее время бежал всякого незнакомого общества. Но сейчас потянуло его к людям. Он так устал от этой сосредоточенной тоски, что ему жаждалось любого сопряжения. Просто посидеть рядом с довольным жизнеобеспеченным человеком.

Сумрачный бар подозрительно полупустовал. Ухоженный бармен в усах подковой окликнул Артура. На жердочке возле крепкого алкоголя спал ворон. Фоном играла неясная цыганская или еврейская музыка. Гаубицы пивных кранов смотрели в желтый потолок.

– Стаут есть?

– На кране Белхэвен. Есть бутылочное.

– Давай Белхэвен.

После застуженной декабрьской улицы бар как теплый свитер. И название что-то вроде «Sweet beer»?.. Артур был здесь впервые. Он взял пиво и осмотрелся. Его сразу привлек маленький бородатый мужичок с обширной залысиной, похожий не то на гнома, не то на советского инженера. Идеально вписанный в тривиальный интерьер бара и совершенно инородный городу. Мужичок сидел поодаль и разглядывал вошедшего.

Артур скинул куртку, сел через стол напротив и уткнулся в стакан, однако не смотреть на мужичка не получалось.

– Чё? Маешься?

– Типа того.

– Ну сядь. Потолкуем.

Голос инженера звучал одновременно твердо и мягко, как уголь. И во взгляде светилась хитроватая восторженность на грани с безумием. Артур взял пиво и сел напротив. Теперь он мог разглядеть незнакомца. Болезненно разросшийся нос, шахтеристая кожа на лице контрастировала с идеально гладкой, белой на лбу, плюс щербатая пиратская улыбка – с такими Артуру еще не доводилось. Но и мужичок изучил Артура.

– А чего маешься?

– Да не знаю. Голова кипит. Работы много. Конец года.

– Куй железо пока горячо, а? – Он подмигнул и полез во внутренний карман. – Это трубка. Набью пока. А ты расскажи, как до такого дошел-то?

– До чего?

Артур почувствовал, что время встало. Замерли редкие посетители, бармен завис перед холодильником, пиво не двигалось, и сам воздух прекратил шевеление. Только мужичок набивал коржавым пальцем потемневшую трубку с коротким чубуком.

– Сам скажи.

– [Сам не знаю. Все в каком-то сумраке. Иногда я вижу какую-то возможность, фантазирую, куда могла бы пойти моя судьба. Но нет сил сделать рывок, смелости, нет силы воли хотя бы на то, чтобы начать. Я как наркоман, соглашаюсь на мир, где у меня есть все, что я хотел, но я здесь никто и ничего не могу. Только ждать нового порыва, новой фантазии. Это мука. И сейчас мука. Я на грани всхлипа. И я не знаю, что и почему меня останавливает. Злюсь на себя, особенно когда мной восторгаются. А я ничего не значу на самом деле. И становится только хуже!] – Хотел, а сказал: – Да иди ты! – Мир пришел в движение. Артур забрал вещи и пошел к выходу, не оглядываясь.

В такси он думал, что мужичок все узнал про него, услышал его мысли. Но нельзя, нельзя вот так бросаться вброд неуверенным наверняка, что тебя ждет.

2

Воскресенье, вечер. Не любил он вот так, в такси по московским улицам возвращаться домой из гостей. Еще и телефон сел. Артур пялился в окно и вспоминал день. Он провел его в доме школьного друга; Артур был крестным отцом его восьмилетнего сына Ильи. Жили они на отшибе столицы, в новостройке, сорок пять минут езды.

Артура встретили дружными объятиями, Илья сразу подарил ему голову из папье-маше, щекастую, как у Будды.

– А что внутри?

– Мм, не скажу. – Засмущался Илюша и покраснел.

Обедали, гуляли, собирали конструктор. Все в общем было как обычно. Кроме одного разговора. Илья спросил:

– А ты кем хотел в детстве стать?

– Писателем. – Вспомнил Артур.

– А почему не стал?

– Так получилось. А ты? Кем хочешь стать?

– Летчиком. Как деда.

– Ну значит станешь летчиком.

– Ага. Папа говорит, надо всегда идти за своим желанием.

– Правильно. Вот тебе восемь, а ты уже знаешь, чего хочешь. Это же круто.

– Мне почти девять. В январе будет.

– Я знаю.

– А ты мне Лего на Новый год подарил?

– А что ты хочешь на Новый год?

– Хочу на самолете летать. – Сказал Илья и вновь покраснел.

Вот и все. Вроде ничего такого, но Артура не отпускал этот разговор, крутился в голове, как доставучий припев. Вздох перед всхлипом. В окне мелькали фонари параллельных дорог. Его укачало.

Он вновь вспомнил поездку по Европе, и мама всю дорогу чертыхалась, что не поехали поездами, а он бы и рад, там хоть люди есть, все казалось таким неважным, все, что любил ребенком, вдруг потеряло свойства: не качала музыка в плеере, фастфуд как овсянка на воде, и даже мама казалась чужой и ненужной, – так бывает в многообещающих поездках. Он печатал на кнопочном телефоне о ненависти ко всему сущему, скоропостижному и потому бессмысленному. Машина давно стояла в пробке. Артур очнулся, вышел посреди эстакады, не забыв голову. Перьями валил снег. Пройдя под мостом и еще метров сто, он увидел под ногами световую надпись – РАБ зеркальными буквами. Поднял взгляд найти источник света, и увидел лампочную вывеску:



SWEET DREAM

БАР



Артур вошел. Вместо колокольчиков его поприветствовал вороний гарк. Он стряхнул хлопья и кивнул бармену.

– Белхэвен?

– Да. – Артур нашел взглядом в темном углу бородатого мужичка. – Два.

Бармен посмотрел на голову Будды.

– Два Белхэвен.

Бар пустовал. Артур на ходу поймал черный взгляд ворона и отвернулся отражению. Сел напротив мужичка. Тот был занят с трубкой. С минуту молчали.

– Хорошее ты пиво вчера пил. Угостишь?

– Уже несут.

Бармен поставил стаканы и откланялся.

– Благодарствую. – Мужичок сделал большой глоток. – А это что? – Кивнул на голову.

– Подарили. Это из папье-маше.

– Ну допустим. А внутри что?

– Не знаю. Может, ничего.

– Ну ладно. Я тебе напомню, ты вчера тут кричал, а потом выругался и ушел. Так что я жду извинений. Не думай, что все как-нибудь само рассосется.

Артур так и думал.

– Да, извините. Не знаю, что это…

– Слушай, я не ты, поэтому держи себя в руках. – Добил мужичок. – Всё. Забыто. Ну?

Чокнулись. Артур махом выпил половину. Мужичок достал спички и начал прикуривать. Артур посмотрел на бармена.

– Мне тут можно. Как тебя звать-то?

– Артур.

– Артур. Армянин или рыцарь?

– Почему сразу армянин?

– А почему не рыцарь? – Смеется. – Шучу. Ассоциации.

– А вы?

– Я Мюллер.

– Немец?

– Нет. Просто Мюллер. – Он прищурился и выпустил дым. Табак был крепленый. Бар стоял как в тумане. – Куришь?

– Нет.

– Зря. Табак хорошо! Разбивает головные боли и печальные расположения духа.

Артур пожалел, что не назвался Артёмом. Очевидно же, что мужичок наврал. Надо было первым спросить.

– Все соревнуешься?

– Соревнусь?

– Ну а что ты еще делаешь?

– Ничего.

– Вот-вот. Соревнуешься.

– Не понимаю.

– Врешь.

– Слушайте!

– Было бы свое, не соревновался бы. А то чем ты занят?

– Работаю я.

– Над чем?

– В смысле над чем? Работу работаю.

– А делом ты каким занят?

– Каким?

– Вот и говорю – бездельник.

– Ой! А вы что делаете?

– Ну уж не работу работаю. – Мюллер передразнил Артура и сплюнул. – «На грани всхлипа». Ты плакальщик что ли?

– К-то?

– Ну чего ты ноешь? Тебе за это деньги платят? В пятницу подводил итоги года, а сегодня ноешь? – Мюллер усмехнулся, выпустил дым и допил стаут. – Еще по пиву?

Артур обернулся на бармена: можно повторить? Тот ждал его.

– Парень ты неплохой. Добрый. Недобрые меня стороной обходят. Что я тебе скажу: слал бы ты свою работу нахер. Но это уже без меня. А то так промаешься, потом спросишь «Где-е я? Что я де-елаю? Заче-ем?» – Мужичок уже откровенно юродствовал. – Потом, бога поминать начнешь. Со всеми так.

Бармен принес два стаута. Артур попытался запить слова Мюллера, но в горло не шло. Он всмотрелся в лицо собеседника и разглядел на его лысине какую-то золотую гравировку что ли, неоновую вывеску, сообщающую, что с этим можно говорить только о тленности всего сущего. Наконец, Артур почувствовал спасительное опьянение и заговорил:

– Увольняться говорите? А знал бы я куда идти? что мне интересно? Мне очень быстро все надоедает. И я не вижу смысла каждый раз бросаться вброд, зная… (он икнул) зная, что не захочу плыть до конца. (икнул еще раз) Скорее всего.

– Да потому что уходить надо не к, а от! – Мюллера очевидно порадовал монолог Артура, и прежде спокойный, завелся сам. – Иначе никак. Иначе – это сменить хозяина и остаться рабом. [А осознание приходит, только сидя на камне, летящем в пустоте, когда не контролируешь абсолютно ничего, и нет никакого Бога, есть только ты и твоя воля, да и та нужна лишь на то, чтобы признать свою беспомощность.]

– Но что мне делать? С чего начать? – Артур будто и не слышал тирады про космос.

– Что бы я тебе не ответил, бесполезно будет. Выйдешь из бара, вернешься в гнездо и забудешь все.

Артур повесил голову.

– Но я тебе помогу. – Театральная пауза. – Не ради тебя. А ради того, кто тебе это подарил. – Мюллер похлопал Будду по макушке, вычистил трубку на пол, и начал рыться в карманах. Под тулупом обнаружился пиджак, жилет, какое-то тряпье… – Да что же… Ага. Ну пусть это. – И он положил перед Артуром потрепанную карамельку «Раковые шейки».

– Мне ее нужно съесть?

– Ты можешь ее съесть.

– И что будет?

– Всё. Всё, что быть должнó. Станешь счастлив, поймешь чего хочешь, зачем живешь, страдать не будешь и так далее.

– И… типа вот так?..

– Хе! Есть, конечно, одно условие. Куда ж без условий? Съев конфетку, потеряешь все, что не любишь.



Артур вошел домой и рухнул на диван, сжимая в кармане конфетку. Начал перебирать в голове вещи, которые у него есть, людей, которые его окружают, все ненужные контакты и отношения, все желания, которые почему-то выбрал. Голову пронзала боль, слово клевал ворон. Только Илюша грел его, Артур знал, что карамелька не заберет его. Он гладил несуществующие волосы на голове Будды.

Артур сел за рабочий стол, положил перед собой «Раковые шейки», открыл ноутбук и написал:

«Артём лежит распятый джакузи».